Сорваться, и отправиться куда-нибудь, реализовывая выношенный в своей голове какой-то приблизительный план, как тот, который возник в конце той зимы: для того, чтоб закончить некоторые свои творческие дела, вдохнуть в них необходимую жизнь, мне, кровь с носу, необходимо было пожить в каком-то совершенно заброшенном селе.
     Для этого необходимо было, - решил я, - на сэкономленные средства, купить там какую-то полусгнившую развалюху, чтоб на лето, сменив обстановку мегаполиса на сугубо сельскую, грохнуться в нее всеми гранями своего творческого характера.
     План сам по себе мне казался достойным реализации, и легким для исполнения. Необходимо было найти такое село, которое как можно ближе располагалось бы к нашей несравненной столице.
     Такая жизнь называется теперь «дауншифтинг», - то есть отказ от карьеры и больших доходов, ради простой жизни на земле.
     У меня имелся огромный опыт выживания в заброшенном селе в 90-х годах, небольшие сбережения, и жгучее желание, в непринужденной обстановке, воспользоваться всем этим для того, чтоб реализоваться в творческих начинаниях...
      Для этого я прочесал по этой теме весь Интернет и быстро вышел на страничку экопоселения Ромашки.
     Почитав ее, я еще пуще прежнего воспылал этим зудом: поскорее добраться до его, дабы хоть одним глазком взглянуть на все эти праведные дела...
      А покудова, точные координаты не нашлись в Интернете, я начал прикидывать все в уме. Поскольку это была все эта же Киевская область, - то, по моим мысленным раскладкам, пункт моих притязаний, должен был находиться где-то рядышком. Я даже купил для этого географическую карту. Этого села, к сожалению, я не нашел на ней. Хотя, в сущности, сомнением себя долго не мучил: уж слишком красивое было название села – Ромашки…
      Я отправился в путь наобум.
      …В первый же день, мне хватило собственного соображения для того, чтоб лишь добраться до районного центра, - Мироновки. Здесь, я неожиданно для себя узнаю от водителей маршрутных такси, что село, с таким благозвучным названием, находится совсем в другом районе, - в Рокитнянском, - а значит, мне необходимо, возвращаться по той же железной дороге назад, вставать по пути в Кагарлыке, пересадится там на автобус, а потом куда-то еще там ехать...
     Только в электричке я случайно узнаю: что на белом свете еще существует и другое село с таким же экологически чистым названием, - маленькое и совсем заброшенное. То есть, именно то, что мне как раз и надо было, что находилось в том же, таки, Мироновском районе. Туда, по словам знатока, мне будет очень сложно добираться. И, тут же, начертал мне, подробнейший план единственно верного подъездного пути...
      Потратив этих два дня на путешествия по Киевской области, я встречал там разных людей, и, которые, чем дальше я отъезжал от столицы, становились все проще и доступнее для разговоров. Эта чистая непосредственность сельских жителей, делала их ближе для восприятия...
      После развала колхозов, они были брошены своим начальством на произвол судьбы. И, получив в поездке надежный статус пассажира, они тянулись друг к другу со всем своим наболевшим, обнажая нервы социальной жизни в провинции.
     В непринужденной обстановке я быстро узнавал все о чаяниях и отчаяниях оставленных кем-то в чистом поле людях.
     Я радовался своим отлучкам из столицы. Я почувствовал себя каким-то пилигримом. Чем ближе я окунался в окружающую меня повсеместно действительность, тем больше мне казалось, что я приближаюсь к земле обетованной. Это и придавало мне новые силы для моих исканий...
      Я встаю на полустанке «Кагарлык». До города еще ехать и ехать...
      С этого города, я, прождав автобуса, битый час на остановке возле большого озера, только к полудню добираюсь до Ржищева. Ближе к вечеру, - в центре этого сугубо провинциального городка, - меня подбирает маршрутное такси, чтоб везти дальше, в так понравившиеся мне заочно Ромашки...
      Несколько часов провожу в практически пустом и тряском бусике, который, не снижая скорости, мчит меня куда-то в неведомое...
     Вокруг родные поля, перемеженные балками и оврагами, привольно раскинулись на многие километры пути: просторные, тихие, ждущие семян злаков.
     Мы проезжаем какие-то совершенно сонные села, поэтические названия которых начертаны на знаках в начале и конце их, которые так и просятся, чтоб о них тоже замолвил кто-нибудь свое веское слово. Над всем этим висело хламидой серое, неприглядное весеннее небо...
      Часом к семи вечера водитель тормознул возле какой-то развилки дорог, среди заброшенного колхозного поля:
      - Цэ и е твойи Ромашки…
      Никаких «Ромашек» и в помине здесь не наблюдалось. Только стандартная кирпичная остановка и табличка - «Ромашки», от которой вела, прячась в густых зарослях, кривая и заасфальтированная давно еще дорога.
     Приближающийся вечер, заставлял меня торопиться, чтоб еще засветло, найти хоть какой-то приют.
     На календаре в этот день значилось число: 8 марта 2009 года, - по советскому летоисчислению эта дата значила: «Международный женский день». Приходилось встречать ее в обстановке максимально приближенной к полевой.
      …Только через километр мелькнули через просветы крыши первых хат. Скорее всего - это была какая-то отдаленная видимость человеческого жилья в современном понимании этого слова.
     Надо отдать должное нашим предкам, что они умели построить все из подручного материала. Здесь достойных лесов, - по визуальным наблюдениям, - не было и в помине. Хаты виделись мне маленькими, и, скорее всего, чем-то напоминали бунгало.
      К такому же жилищу, - в зарослях сравнительно молодого подлеска, - привел меня заметный, свежий машинный след. Судя по окружающему его характерному антуражу, оно, оказалось, как раз поселением какого-то экопоселенца.
      Этот форпост высился над оврагом, дно которого служило улицей.
     Двор жилища был высыпан белым песком, «жертвенное» огнище, обложенное кирпичом и очень вместительный огород, с какими-то насыпными валами…
      Жилище оказалось незапертым и внутри очень пахнущим глиной. Чувствовалась какая-то заброшенность его. Это не придало мне особого энтузиазма, но, по крайней мере, явилась мысль, что здесь можно будет сносно переночевать.
      Дальше я отправился искать обитаемые хаты.
     В центре села обнаружилось еще один форпост, обрисованный какими-то «таинственными» знаками. Похоже, что его тоже облюбовали себе поселенцы.
     Через полкилометра, от меня попытался, было, улизнуть какой-то местный абориген. Мне стояло откровенных усилий, чтоб догнать его.
     Мужик этот был в очень заношенной лопоти. Я поздоровался с ним, чтоб он в темноте не подумал, что я пришел его грабить на безлюдной дороге...
      - Где здесь живут экопоселенцы? – Спрашиваю.
      - Да воны почты вси давно ужэ розйхалысь. Осталысь тылькои Андрий да Петро з жинкою. Андрий живэ на самому початку села, а Петро - дали, як пойты циею дорогою, - поведал мне мужик, показывая направление, по которому я должен отправиться на поиски Петра, если не найду Андрея, который очень часто уезжает в Киев.
      Я отправляюсь той же дорогой назад, подымаюсь крутым склоном наверх и снова попадаю к хате Андрея. Выбранной, только что, для ночлега. Это означало, что поселенец в отъезде, и машинный след об этом красноречиво говорит.
      Я спускаюсь вниз, и отправляюсь на поиски Петра.
      …Петр встречает меня возле своей хаты, которая имеет внешние данные называться: просторным человеческим обиталищем.
     Петр похож на молодого блаженного инока. Чуть повыше среднего роста, строен, даже я б сказал, что приятного вида человек, с копной светлых овсяных волос, перевязанных какой-то повязкой, что делало его одухотворенный лик похожим на молодого волхва. Голубые глаза смотрят на весь мир достаточно добродушно…
     Но мой неожиданный визит, несколько нарушил его семейную идиллию, внося в нее известный дискомфорт. Это заставляет смотреть насторожено.
     В его хате, за моей спиной, постоянно ощущается какие-то движение жизни. Очевидно, жена и ребенок…
      Всего в нескольких словах, быстро объясняю: кто я таков, и чего ищу в этих географических координатах…
      Его взгляд тут же теплеет, он ведет меня показывать свой «огород», - скорее всего пространство, где он, среди трав и дикоросов закапывает зерна, чтоб потом собрать урожай...
      …Потом он ведет меня назад по селу, в сторону хаты Андрея. Я должен буду переночевать в ней, чтоб утром, - часов в одиннадцать, - вернуться на ту же трассу, и выехать назад, в Киев...
      Он семенит впереди меня, быстро перебирая ногами. Босые пятки только сверкают в сумерках. Рассказывает дорогой, что ходит так с тех пор, когда поселился здесь в 2004 году...
      Возле хаты я узнаю, что:
      - Андрей, видимо уехал с друзьями, и, похоже, должен приехать сегодня. Но, даже, если и не приедет, то, я, все равно, дотяну в его хате до утра. Там есть печка, и небольшой запас дров...
      …И вот я остаюсь один, в темной хате, с низким потолком и крошечными окнами, на которых лежат засушенные травы в виде инсталляций, через которые уже скоро практически не пробивается свет.
      Запах глины такой сильный, что создается ощущение сырой ямы.
      Я зажигаю свечу, и ставлю ее на обнаруженное в углу пианино. В другом углу вижу лишь сундук, засланный старым покрывалом, расписанные мелками стены, которые время от времени покрывали свежим слоем глины. Какие-то непонятные знаки, похоже: ритуальные...
     Печь, занимающая треть небольшой комнаты, очевидно, служит поселенцу основным ложем. Растопить без поддувала ее никак не удается. Пламя ни в какую не хочет пожирать сырые дрова, которые только отчаянно шипят, но не выделяют тепла…
      Я забираюсь в одежде на холодную печь, окутавшись какой-то рядниной, снятой из деревянного сундука и пытаюсь уснуть.
     Поначалу, я даже достаю наушники, чтоб найти хоть какую-нибудь радиостанцию. Но они все молчат, отдалившись от меня своим змеиным шипением.
     Я отчетливо уясняю, что уснуть мне долго не грозит. Быстро приходит понимание, что больше никогда – по крайней мере, в обозримом будущем, - жить вдали от города не отважусь. Имея в запасе хоть один шанс как-то выживать в каменных джунглях цивилизации.
      …В полночь меня разбудил гул машины. Послышались человеческие голоса, вспыхнул яркий, электрический свет. Молодые заросшие люди приятной, одухотворенной внешности, заполнили собою все пространство избы. В тесной хате, их казалось очень много, но, на самом деле, оказалось только четверо: три парня и одна девушка.
      Остолбенев от неожиданности, они тут же озадачились:
      - Кто такой будете?
      - Да, вот, - говорю. - Явился собственной персоной, чтоб узнать… - Далее идет вышеизложенный перечень пожеланий к будущему месту обитания, добавив при этом рассказ, откуда узнал об этом поселение: - Увидел, дескать, в Интернете, и решил нанести кратковременный, но дружественный визит.
      Мой ответ, похоже, показался им убедительным.
      - Ладно, - отвечали молодые люди. - Так и быть, можете располагать нашей гостеприимностью!
      Молодые люди, побродив по хате и, слазив в подземелье, которое копал Андрей прямо под печью ( вот почему пространство вокруг его жилища засыпано песком), не теряя времени, отправились дальше, в Киев.
     После чего, Андрей, быстро растопил печку, - поскольку дрова уже к тому времени подсохли, да и опыт помогал, - согрел это относительное человеческое жилье.
      - Ладно, утро вечера мудренее, - сказал он. - Будем отдыхать. Мы приехали с Черкасской области. Там существуют такие же поселения. Это мои друзья. Утром поговорим на эту тему, а сейчас – спать.
      …Утром, как только забрезжил свет в окошке, я поднялся, чтоб осмотреться.
     Времени до одиннадцати часов у меня было не занимать. Я привык вставать по-деревенски очень рано, в пять, а то и в четыре часа. Сходил на соседнюю фазенду, все еще прицениваясь, представляя как бы жил в ней, если бы мне продали. Все заросло кругом, как в джунглях, настоящих, деревенских. Пахло талой водой, весной.
     Я сходил с Андреем за водой, после чего он показывал мне свой огород, рассказывая, для чего служат, те, насыпные валы, на его огороде. В них, оказывается, он прикапывал землею разный мусор, который служил компостом…
      Мы просмотрели с ним снятую, операторами СТБ программу об их поселении. Это была работа профессионалов, чистая, контрастная, чего не скажешь о его любительских фильмах.
      - Мое кино, пока что уступает по качеству телевизионщикам, - признался Андрей. – Но я, так кажется, на верном пути...
      В фильмах профессионалов, прежде всего, рассказывалось о том, как некий парень, получивший хорошее образование, бросил работу в Киеве, которая приносила баснословные прибыли, - миллионы! – и отправился жить в заброшенное село.
     Экстрасенсы соревновались между собою, кто ближе всего подойдет к истине…
      - Ну, не миллионы! - поправляет телевизионщиков поселенец, - это сильно сказано. Просто, имел хорошую работу, которая приносила приличный доход, позволявший мне безбедно жить в Киеве. Впрочем, я занимаюсь своим маркетингом, через Интернет: помогаю фирме находить рынки сбыта. Что дает возможность и здесь поддерживать уровень жизни. Молоко здесь стоит дешево, хлеб я тоже покупаю…
      Мы поговорили об экопоселении, о проблемах поселенцев.
     Оказывается, наше поколения молодых декаденствующих людей тоже искали такие формы жизни, в учениях того же Порфирия Корнеевича Иванова или Шри Ауробиндо. В свое время я даже ездил в Москву, добивался выезда в этот город, пока на долгое время не осел в каком-то заброшенном селе, где около десятка лет выращивал клубнику на продаж…
      - Сейчас мы следуем учению Анастасии, - говорит Андрей.
      Он подробно рассказывает мне суть этого учения, которое ничем не отличается от тех, которые существовали в мое время, и воодушевляли нас, тогдашних экопоселенцев. Это были живые, достойные, образованные люди, много постигшие в жизни, которые всегда, отдохнув душой и телом, забрав своих детей, возвращались жить в свои квартиры, бросив этот большой храм Природы, для новых экопоселенцев.
     Петро, - по словам Андрея, - был хорошим врачем. Его жена, тоже имела высшее образование...
      В мое время, рядом со мной жили люди закончившие факультеты МГУ – юридический и физико-математический...
     Ничего не поменялось за все эти годы.
      - Как сейчас попадают в эту систему? – Задаю вопрос.
      - По-разному, - отвечает он. – Девушка Камила, которая жила со мной этот год, попала сюда из Киргизии, - через Австрию, где прожила несколько лет, пела в опере, а потом, приехав в Киев к своей сестре, попала к нам. Другие ищут каждый свой путь, но всем этим людям, по большому счету, стало тесно в мире людей, в мире денег и ложных человеческих ценностей. Они приобретают здесь новых друзей, живо общаются между собой. У нас большие связи по всей территории бывшего Советского Союза.
      - А что местные? Не досаждают? Много ли здесь алкашей? – Задаю животрепещущие вопросы, интересующие меня.
      - Да, нет, не много, но есть, - отвечает поселенец. – Попробовали, было, покачать свои права, но мы быстро их урезонили. Вроде, теперь уже спокойно себя ведут. К тому же Петро, он, практически, безобидный парень…
      - Божий человек, по Толстому. – Я вспомнил сестру князя Андрея Болконского из «Войны и мира», которая опекалась именно такими людьми. Я только что, перечитал этот бессмертный роман графа Льва Николаевича, и нашел такое сравнение очень уместным.
      Мы зашли на мою страничку одного из литературных сайтов…
      …Перед самым моим отбытием, совсем неожиданно для нас, явился Петро со своей женой Ольгой и пятилетней дочуркой, которая была самим воплощением их красивой трепетной любви друг к другу, заставившей их бросить все: карьеру, друзей, чтоб оказаться здесь, искать счастье в жестких условиях естественного выживания человека в Природе.
      Теперь, в дневном свете, я смог подробнее, рассмотреть их лица. Они потрясали воображение, своим естественным видом, словно души этих экопоселенцев отражались на их лицах. Какая-то тонкая былинная красота была разлита на них, искрилась с открытых, голубых глаз. Вся семья находились ближе к природе, чем к людям: чистые, светлые, одухотворенные лики, хоть иконы с них рисуй. Но я читал их, как непосредственную жизнь, ту, что мы действительно потеряли навсегда, запутавшись в цепкой паутине сложных, социальных отношений, пройдя все стадии метаморфоз, расслоений, усложняя и без того сложные отношения между собой. Они были воплощением того естественного мира, - который мы все потеряли насовсем. Они вернулись туда, чтоб жить в любви ко всему живому, и, в первую очередь, к друг другу…
      …Напоследок, Петро протягивает мне сверток из снедью. Я не могу ему отказать, насколько естественным выглядит его желание сделать человеку добро, лишив чего, я, уверен, сделаю ему очень больно. Я вижу насквозь эту жизнь, эта пища скудная, рассчитанная на минимальное количество калорий, необходимая дневная норма для поддержания духа в теле, остальное даст земля, Природа. Я жил такой жизнью долгое время, но я не могу ему отказать в том, чтоб лишний раз сделать человеку добро.
      Уходя по дороге, я долго ощущал на себе их взгляд, полный человеческого участия и доброты. Поэтому смог размотать сверток только, выйдя на остановку, где еще полчаса вынужден был ждать маршрутное такси, чтоб ехать в нем прямиком на Киев. В сверток были уложены два пресных пшеничных коржа, - выпеченные прямо на золе, - и вкусные сушки, из диких яблонь и груш…