На переднем крае обороны
К любым элементам рабства, особенно когда это дело коснулось, лично, твоей шкуры, трудно привыкнуть. Вся человеческая сущность, его духовное естество отчаянно сопротивляется этому жуткому состоянию. В какие б красивые наряды его не рядили те, кому это вменялось делать, так сказать, по долгу своей службы системе принуждения. Какими только лепыми и красивыми словами о службе в армии сотрясали воздух в Советском Союзе, когда радостные звоны на эту тему раздавались по всей стране. Здесь и: «обязательный долг родине», и «почетная обязанность каждого советского гражданина»...
Но с первых же шагов уже по выжженной безжалостным солнцем земле Байконура, - под этим высоким и голубым небом, - начинаешь вмиг прозревать, уясняя для себя основную особенность подобной службы, – ты должен беспрекословно выполнять чьи-то приказы. От тебя требуется теперь только одного, чтоб ты тупо укалывал с утра до позднего вечера, или с вечера до утра, лишь с небольшими интервалами для сна и приема пищи. За какую-то общипанную кем-то скудную солдатскую пайку, за ту же лопоть. Точнее за те же чьи-то уже обноски, в которых помер уже не один дембель. Часто совершать трудовые подвиги приходилось лишь потому, что в казарме любыми путями пытались создавать такие условия существования, что там, человек с нормальной психикой, не мог долго находиться вообще.
Боясь побоев сослуживцев или наказания офицеров, - то есть таких же самых людей, которые волей судьбы были поставлены законом над нами, - «военными строителями», - люди начинают пахать, трудиться, вкалывать, - то есть выдавать на гора вполне конкретные планы по строительству посадочной полосы для челночного космического корабля «Буран». Ибо эта страна, - кровь с носа, - пыталась восстановить утраченный военный паритет на околоземной орбите.
Американцы нацелились атаковать Советский Союз из космоса уже целой эскадрильей известных на весь мир «Шатлов». Этого они уже не скрывали. Дав во время кратковременного потепления в средине 70-х годов подсмотреть какой-то советской делегации в себя строительство этих гигантских космических монстров. Это не на шутку перепугало престарелых кремлевских старцев. Раскручивая новый виток милитаристических гонок, советское правительство, как известно, в 1976 году приняло решение запустить программу по строительству первого советского челнока «Буран».
С тех пор все и завертелось.
Несколькими годами позже я попал под эту раздачу. На Байконур тогда собирали всех, кто по разным причинам уже не должен был служить в этой армии.
Для меня все это, что я до сих пор так скрупулезно культивировал в себе, для достижения поставленных перед собою высших целей, собирая по крупицам из книг. Было дело: неустанно путешествуя по стране в составе геологических партий, созидая в себе какие-то особенные, честолюбивые планы на свое красивое, отдаленное будущее в литературе, основанное на книжных идеалах красоты, все это, я повторяю, оказалось в кота под хвостом. Мало кого на Байконуре могло волновать все то, что я, например, путем самообразования пытался все время постичь себя, а через призму своего характера: и весь окружающий мир. Кому теперь было это нужно? Кого интересовал мой нрав, если он в этой вавилонской скученности по строительству очередной башни только мешал мне быстро находить общий язык с товарищами по несчастью, которых сознали сюда со всего Советского Союза.
С той самой первой минуты, когда моя нога впервые ступила на обожженную землю Байконура, все в моем сознании было подчинено только одному, чтоб смочь элементарно выжить в этих условиях дикого рабства, среди всех этих бывших уголовников, которые в условиях казармы быстро превратились в настоящих садистов.
До Байконура, например, я полностью искоренил в своем лексиконе мат. Но здесь был вынужден снова начать ругаться, употребляя настоящие нецензурные эскапады. По-другому здесь тебя просто не поняли б. Мое сознание, насколько это возможно было, по-своему быстро реагировало на это новое состояние своей физической оболочки, продиктовав ей правила поведения…
А ведь до этого я так намечтал себе совсем иную жизнь.
Но судьба, видно, уготовила мне иное. Верно, было подмечено, что мы только предполагаем, а Бог располагает. Правда, осознание этого непреложного факта в своей богатой биографии, пришло многим позже. А тогда…
Уже в самом конце 1981 года работа над созданием старта и гигантской посадочной полосы для космоплана была уже в самом разгаре. Судимости и болезни послужили многим несчастным как бы пропускным билетом на Байконур. Больные, не пригодные к строевой службе молодые люди, бывшие заключенные из числа самых отъявленных отморозков, все эти ошметки от основной – строевой – службы, - все, что сумели наскрести тогда по военкоматам, - как по сусекам, - в самые кратчайшие сроки было доставлено сюда…
…Людей неприветливо встречала безжизненная пустыня, с ее убийственным летним зноем, и собачим зимним холодом. И все это ради одного пробного полета! Такие усилия, - и все тому же коту под хвост? Как и огромные ресурсы, которые затратило общество на реализацию этих мыльных пузырей людей в военной форме.
Возможно, что это стоило чуть позже жизни самому Советскому Союзу? Он надорвался, от непомерных военных расходов? Плачевный прокол спецслужб с тем же американским СОИ, падение цен на энергоресурсы и жуткое состояние разбалансированного уже «народного хозяйства» только окончательно и бесповоротно доконали этого монстра.
…Как сейчас себя вижу в жалкой фуфаечке зимою, блуждающим по Летнему полигону, где у нас делались в основном элементы для самих стартов, - все эти бесконечные проходные каналы, по которым прокладывались различные кабеля.
Теперь я отчетливо представляю себе, как радуются те казахи, которые достают из-под земли цветные металлы и сдают их в утиль. Маленькие люди с лопатами ходят по бесконечной пустыне под огромным голубым куполом неба Байконура, выкапывают заложенные нами кабеля. Там их видимо, не видимо уложено.
Летом от прокладки их не просыхала пропитанная потом роба, сразу же покрываясь белыми соляными разводами. Ее приходилось все время стирать…
Плывешь по жаре, как полудохлая рыба. На открытом воздухе – жара. Не чем дышать! Даже в казарме, на градуснике, полоска закрашенного спирта застыла на температуре +45'С. Зноем дышит земля и бетон. Воздух перед глазами колышется, словно ты находишься в каком-то вареве…
…В воинской части Денисова, в которую перевели третью роту с батальона Пухомелина, уже царили совсем иные порядки, чем те, к которым я привык за последние полгода.
Там мы имели хоть какую-то свободу передвижения. Строем мы почти не ходили. Это были как два разных полюса, разделенные деревянным забором. Нашу роту перебросили с одного полюса на другой 9 мая 1982 года. Воинскую часть № 43065 майора Денисова, в этой системе координат называли не иначе, чем «маленьким дисциплинарным батальоном».
Майор Денисов, - крупный такой середняк с покатыми плечами, - умел-таки завести своих подчиненных на ратные дела. На разводах перед нами теперь выступал настоящий оратор, трибун, глашатай, который знал, как заставить работать своих подчиненных. «План, - чеканил он крылатые в то время слова, - это закон, и невыполнение его строго карается!»
- Отцы-командиры! – продолжал всякий раз визжать бравый майор. – Я никогда не перестану требовать лично от вас строгого выполнения всех производственных заданий, а вы, уж будьте добры, заставьте работать своих подчиненных! Я требую, от вас наведения элементарного порядка! Помните, что рыба начинает гнить всегда с головы!
Каждое свое выступление он превращал в откровенный митинг.
Его выступления можно было сравнить разве что с речами пламенных революционеров, которые были призваны зажечь сердца миллионов людей на подвиги во имя разжигания мировой революции. Не было такого дня, чтоб майор не произносил подобных речей, которые лились с него, как стихи с уст вдохновленного поэта. Весь этот словесный понос, в конечном счете, служил тем грандиозным прожектам строительства посадочной полосы на космодроме Байконур. Увильнуть от этих обильных словоизлияний майора практически было нереально. Денисов требовал от своих офицеров постоянного присутствия на разводах всего личного состава; исключения делались, разве что, больным да дневальным по роте.
Батальон, выстроившись поротно, повзводно и даже по отделениям, должен был стоять в шеренгах и, не шелохнувшись, внимать этим пристрастным речам. С, опосля, обязательным прохождением парадом, который, взгромоздясь на дощатую трибуну, принимал сам бравый майор Денисов. Мы вынуждены были маршировать там под записи тех бравурных маршей, которые постоянно обновлялись во время подобного действа на Красной площади в Москве. Вскинув руку к козырьку офицерской фуражки, Денисов провожал каждую роту своим орлиным взглядом на «ратные» подвиги.
Оставляя открытым передо мною вопрос: «Во имя чего же мы, подневольные люди, тратили остатки своего здоровья, которого, как известно, не купишь ни за какие деньги»? Разве только за тем, что единолично правящая им партия коммунистов сказала майору: «Надо!», - и такой, в хорошем понимании, требовательный человек, как этот служака, должен был взять под козырек и ответить ей: «Есть!» - и тут же беспрекословно броситься выполнять это почетное поручение? Даже если ему постоянно приходилось посылать своих людей на этот рабский труд?
Где-то на краю этих пустынь, в горах Афганистана, по воле той же партии, уже два года как полыхала настоящая война. А невиданная «холодная война», высасывая с экономики все соки, шла по всему миру уже не одно десятилетие.
