14. Суломай

      В начале августа, сразу же по прибытию из Кондромо, в небольшом коллективе, уродливым чирьем, начала вызревать угрожающая ситуация. Отряд вышел из-под контроля Нины Андреевны. Это тянуло за собой срыв намеченных на этот сезон полевых работ, - а с этим: и сбор материалов для ее диссертации, и что, еще немаловажно, выброс на ветер значительных средств, уже потраченных Комплексной экспедицией на этот перспективный проект.
      Руководством (в него входил муж начальницы), было экстренно разрешено применять самые энергичные способы для возвращения ситуации под контроль Нины Андреевны.
      Муж, вникнув в грозовую атмосферу в отряде жены, настоятельно советовал ей разделить Валю, с ее верным пажом, - Храмовым. Это, по замыслу опытного руководителя, должно было сбить накопившийся в коллективе негативный потенциал.
      Полный разбор полетов, было решено, оставить до прибытия отряда в Красноярск...
      Воспользовавшись тем, что проплывавшая по Подкаменной Тунгуске самоходная баржа, причалила к берегу, чтоб купить у Роберта Ивановича по дешевке шкурки соболя, - за единственно приемлемую в тех местах цену: в 100 рублей, - Нина Андреевна, вцепилась в благоприятный момент, вызвала к себе Ваню, и велела ему отправляться в Суломай. А, чтоб, ее не заподозрили в какой-то надуманной предвзятости, ему было поручено провести подробное расследование: «В каком состоянии находится бочка с бензином, оставленная в самом начале весны?».
      Эта бочка была оставлена на попечение какого-то Авдея. Храмову необходимо было разыскать этого мужика, - полукровку, - кето и русского, - забрать у него бочку и ждать на берегу до прибытия всего отряда.
      Шесть бочек Нина Андреевна раскидала по всему маршруту проведения работ. Шестая бочка – для отработки аномалий по берегам Большой и Малой Лебяжьих речках.
      Ваня, который должен был пожить несколько дней в Суломае. Нина Андреевна, велела взять в дорогу: спальник, несколько банок консервов и галет. Этого должно хватить до приезда основной части отряда.
      С этой поклажей, Ваня отравился на поджидавшую его, стоящую у берега «Гаингду». Очутившись на палубе, Ваня помахал рукою своим «освобожденным женщинам Востока».
      Вся команда, во главе с капитаном, в это время, сбившись в тесной кают-компании, справляли который раз в году день рождения капитана. Это был традиционный повод для очередной бурной пьянки.
      После пары выпитых стаканов, причина сбора команды никого уже особо не интересовала. Люди веселились, как могли.
      Капитан, - плотный мужик, лет 40-ка, с суровым лицом морского волка, на котором наплывам торчал мясистый нос, толстые губы и густые брови, почти полностью закрывающие его глаза. Все его звали «Кэпом». Спокойная жена, исполняющая на судне обязанности кока. А также, матрос - «Мореман», - парень, лет так, под 30, среднего роста молодой человек, влюбленный в рыбалку и эту реку. Он был женат – по его словам – на всех женщинах побережья. Здесь его знали за веселый нрав.
      Рядом с ними, зачем-то находилась какая-то пьяная, разбитная бабенка. Ей было, как минимум 35, но она, судя по ее поведению, давно уже всего попробовала в жизни, и ничего не боялась. Здесь, в тесной кают-компании, в собрании мужиков, она чувствовала себя, как рыба в воде.
      - Раздеть меня, - весело объявила она, - так я же вылитая обезьяна!
      - И как это понимать? – Не стесняясь присутствия жены, спросил Кэп.
      - А, кто женщину поймет, – игриво отвечала женщина: - тот через три дня помрет!
      - Ну, и даешь ты, Анька, как поешь! – Впряглась на стороне капитана, его жена.
      - А кого мне стеснятся? – Спрашивала женщина. – Здесь же все свои! Правда, паря? – Она поворачивала к Ивану свое некрасивое лицо, и, творя пальчиком запрещающий знак, пьяно склабясь, произносила: – Завтра ты будешь в Суломае с какой-нибудь блядью! Гляди мне, не подцепи там каких-нибудь приключений на свой член! Я таких смазливых знаю!
      - И когда ты только их узнала? Я же всех твоих-то знаю! Не было у тебя таких смазливых. Все оне были какие-то каторжные.
      - Эти привычнее что ль! Все мужики должны быть чуть-чуть красивше обезьяны. – Весело говорила пьяная в стельку женщина. Лезла к Ивану обниматься.
      - Чего ты это, Анька, цепляешься к парню? Он еще не привык к таким бабам. Робеет ишшо?..
      - Не лезь к нему, шалава!
      - Тебя забыла спросить! – Смеялась женщина.
      - Да хватит вам! Словно кедровки кричите! – Прогремел очищающей грозой, суровый бас Кэпа. – Разошлись! Вам бы только о мужиках побазлать.
      - А, то…, - голос его жены прозвучал примиряющее.
      Ване надоели все эти пьяные посягательства некрасивой женщины. Он поблагодарил компанию. Храмов был уже достаточно пьян, и, чтоб не наделать никаких глупостей, за которые потом будет обязательно мучительно стыдно, вышел на палубу; на нос самоходной баржи.
      Ветерок отрезвляюще освежил ему лицо.
      Особенный запах тайги, служил хорошим десертом, после сытной ухи с сига.
      Он смотрел на обступающую тайгою со всех сторон реку, привычно ведя свой внутренний разговор. Самому с собой ему никогда не было скучно. Впервые, за последние дни, в этом бесконечном разговоре, исчезли слова о делах в отряде. Даже о Валентине, он теперь не вспомнил. После этой разбитной женщины с кают-компании, ему грубо захотелось поиметь девку где-нибудь в Суломае, - кетовку, - чтоб обогатить себе воспоминания об этом экзотическом крае.
      Храмов следил за белесыми пятнами на воде, и ему обманчиво казалось, что самоходка плывет против течения, в тот момент, когда он знал, что они плывут за течением, вниз по реке. Он не знал, почему так получалось. (Самоходная баржа, имела большую скорость, чем течение реки). Отрывая от воды глаза, Ваня начинал наблюдать за таёжной чащей. Потом снова смотрел на воду; на белесые разводы на воде. Обманчивое ощущение, всякий раз, снова возвращалось к нему.
      Сзади подошел пьяный Мореман.
      - Завтра будем в Суломае, - сказал он. - Я обязательно познакомлю тебя с местными «телками». Девушки там доступные. Вот попомнишь мои слова.
      На ночлег, «Гаингда» причаливала к берегу.
      Ваня ночевал в матросском кубрике. Переночевав, они снова плыли вниз по течению, доставая поселка кержаков: Кузьмовка.
      Здесь, их сообщество, оставила некрасивая, разбитная женщина.
      Потом, они снова следовали все дальше, и дальше. И только, уже ближе к обеду, Ваня разглядел на высоком берегу в настоящий морской бинокль, который он ангажировал у капитана, все 14 коттеджей поселка Суломай…
      Через сеточку дождичка, была видна, как на ладони, столица народности кето.
      - Это Суломай? – На всякий случай, спросил Храмов у Кэпа.
      - Суломай, - ответил, величаво нависший над штурвалом, капитан. – Тут давно уже ходит такая история, - после небольшой паузы, продолжал суровый Кэп: – Вот, послушай. В поселке живут – кето. Так этот народ себя называет. Вот один русский, сидит вечером в избе, и слышит, как к нему отчаянно какой-то пьяный ломится. Мужик спрашивает: «Кто?», - а ответ, за дверью, кто-то его начинает передразнивать: «Кэ то?». - Мужик, опять «Кто? Стрелять буду!», - в ответ, издевательское: «Кэ то?». Тогда мужик снимает со стены карабин, и передёргивает затвор. Вдруг, из-за двери, жалобное: «Не стреляй! Это Кето присёл!».
      Суровый капитан снова замолк. С уст его, как будто бы, ручьем вытекли все слова. Грузное лицо его, снова приобрело величавую неприступность скалы.
      Он привычно крутил штурвал, выдерживая курс корабля, строго по фарватеру.
      Ваня, приставил окуляры бинокля к глазам. Суломай стал совсем близко.
      На высоком берегу стояла стайка мужиков. Они о чем-то живо судачили.
      Неожиданно, от угла крайнего коттеджа, отделилась какая-то женщина. Она бежала по тропинке к мужикам, что-то крича в их сторону, а, потом, начала срывать на бегу из себя одежду. Летело парашютом платье. Бабочкой вспорхнул над головою бюстгальтер. Будто жонглируя перед собою большими белыми мячами с яркими точками сосков, женщина промчалась мимо оторопевших мужиков. Пустилась вниз по косогору к реке. Трусы, воздушным пузырём, легли уже на самом берегу.
      Здесь, женщина, сделав эффектную, акробатическую стойку, - зафиксировав в окулярах бинокля черный треугольник лобка, - высоко подбросив шары своих круглых ягодниц, плюхнулась в отливающиеся блеском потемневшего свинца, серые воды Подкаменки. Выдавив своим телом целый фонтан брызг. Недалеко от берега, появилась ее голова. Она снова принялась громко кричать что-то в сторону мужиков.
      Те, невозмутимо глядели на нее.
      - Опять бузят, - сказал суровый капитан, отнимая в Храмова бинокль, чтоб самому ближе посмотреть на этот бесплатное представление. – Как напьются, - так и начинают здесь дурью маяться. – Не отрывая взгляда от бинокля, комментировал это происшествие, рассудительный Кэп: – В Суломае всеми делами заправляют женщины. В поселковом совете, в магазине и в аптеке, начальники – одни женщины. Мужики кето, – все давно спились. Государство давно всеми силами спасает эту разновидность эвенков. Их не больше двух тысяч осталось. Только благодаря тому, что на них женятся русские. Страшненькие они, конечно же, но, зато, в приданое за них, государство дает жилье и совсем не плохие подъемные деньги. Детей отбирают в интернаты. Женщины - алкоголички! И, вот, когда напьются – тогда выкидывают такие фортеля! Как ты сам видишь…
      Когда они подплыли к берегу, женщину уже, словно русалку втащили в лодку. Пришел ее муж с веслом, и вдвоем с каким-то товарищем, осторожно выловили ее в воде, постоянно орущую какие-то евенкийские проклятия, втащили в лодку, и набросив на плечи старую лопотину, подвезли к берегу. Женщина, к тому времени, уже ничего не кричала, только вздрагивала от судорог; ее, похоже, был холодный озноб. Она отрезвела. День был прохладный; сеял мелкий дождик
      Храмов подошел к мужикам, чтоб расспросить об Авдее, где тот прячет бочку. Ему указали на бакенщика. Мимо, направляясь в поселок, прошел Мореман.
      Авдей открыл какое-то дощатое сооружение на берегу.
      На куче ветоши, на боку, лежала полупустая бочка. По всему было видно, что Авдей не стеснялся, использовал их бензин, как свой собственный. Заправлял своих друзей.
      Авдей ушел. Храмов бросил на грязные тряпки свой спальник. Он ждал прихода вечера.
      С появлением темноты, Храмов поднялся на высокий берег, и пошел к клубу. Клуб оказался пустым. В нем была хорошая акустика. Каждый его шаг, звучал барабанным боем. Не отказывая себе в любопытстве, он, с нескрываемым интересом, начал рассматривать висящие графики социалистического соревнования между охотниками-промысловиками. Он узнавал, сколько из охотников, имеющихся в поселке, загубил за этот промысловый сезон душ соболей и белок.
      За окнами клуба, скапливались настоящие сумерки.
      В это время, в клуб, зашли две девушки. Они уселись, судя по кокетливому смешку, где-то в первом ряду, и, плюясь шелухой из кедровых шишек, стали чего-то ждать. Шелуха, дробью, сыпалась по дощатому полу.
      Ваня прекратил изучать графики выполнения производственных заданий, и принял решение начать исполнять идею фикс. За окном уже совсем темно; хоть глаза выколи. Он двигался по проходу чуть ли не на ощупь. По шороху, постоянно производимому притаившимися девушками, он определил точное расстояние к ним; достал спички, и чиркнул.
      С его языка сорвались первые слова приветствия:
      - Здрасте, девушки!
      В ярко освещенном круге, его взору, открылась настоящая экзотика: на него смотрели, открыв узкие прорези глаз, две широколицые девушки; большие рты, некрасиво расползающиеся в улыбке, открывающие ряды редких, желтых зубов...
      – До свидания, девушки, – выдавил из себя, Храмов.
      Спичка погасла. Не зажигая другой, он вышел из клуба.
      Спускаясь к своему убежищу, он встретил подымающегося вверх Моремана.
      - Ну, как? – Бодро спросил матрос, показывая белые зубы. – Уже познакомился с местными девушками?