16. Пляшущие хариусы

      К концу августа установилась вёдренная погода. Лазурное небо порыжело от щедрого солнца. С каждым днем окрестные леса все больше напоминали одеяло бабушки, выстеганное из пестрых лоскутов. Темно-зеленые вкраплены ельников и чуть салатных кедровников и светло-зеленых лиственниц, щедро разбавленных стежками пожелтевших берез и красных осинников. Невысокие горы, сплошь покрытые этим роскошным благолепием, чем дальше уходили к горизонту, тем все гуще становилась дымка, окутывающая их, неясные силуэты, подпирающие небесные своды.
      Река стремительно мелела, обнажая свой гранитный скелет; устья многочисленных речушек впадающих в нее со всех сторон, превращались в бурлящие и пенные потоки неистовых вод...
      Нагромождение камней видны уже повсюду…
      Плита, уходящая в реку, на которой еще две недели назад можно было в качестве завидного трофея раздобыть красавца-тайменя, с точки зрения рыбака, теперь уже не представляла абсолютно никакого интереса. Через нее перекатывало лишь неторопливое течение. Надо было определять другие рыбные места.
      На какое-то время, этим местом становится беспокойный Хакдасис. Шум этой необычайно быстрой речушки, бурно перекидывающей по камням свои чистые воды, отчетливо доносился до самой вершины горы, на которой они жили. День и ночь приходилось слушать не умолкающую не на секунду симфонию дикого неистовства. Здесь каждый камень выводил свою мелодию, здесь каждый перекат, виртуозно исполнял свою партию. В этом исполнении не было никакой фальши. В неистовом звучании была заложена гармония природы, потрясающее внутренний мир любого романтика, который мог оценить биение сердца этого оркестра в самой неистово звучащей музыке дикой природы.
      Из двух недель, отведенных Ниной Андреевной, на заготовку провизии на долгую красноярскую зиму, Храмов провел целую неделю на Хакдасисе, изрядно уменьшив популяцию местных хариусов. Роберт Иванович терпеть это, не показывая виду, поскольку он считал себя хозяином этой речушки. Он жил на ней; охотился. Это была его вотчина.
      Девчонки в это время вычесывали брусничники.
      Вечером, Ваня наколачивал им по два мешка кедровых шишек, чтоб за день, в свободное время, они могли перетереть их в сите и отвеять потом разную шелуху от ядреных зерен...
      Случилось, что Храмов чуть было, не угробил Лилю, которая вызвалась ему помочь. Стоило Ване оставить прислонённую к дереву колотушку и приняться собирать упавшие в высокий лапник шишки, как тут же услышал, очень тревожный вскрик: «Ой!».
      Храмов оцепенел, когда увидел лежащую среди лапника Лилю. Она не подавала никаких признаков жизни. Над ее головой, зацепившись длинным концом ручки за корень сибирской сосны, все еще шаталась на весу огромная колотушка.
      Неожиданно Лиля, как заведенная механическая кукла, изогнувшись, села на землю, и начала интенсивно натирать на лбу стремительно нарастающую синюю шишку.
      На это время Хакдасис стал для Ивана, чем-то сравни настоящего храма. До каждого живописного каскада состоящего с трех и даже пяти водопадов, которыми изобиловала вся река, он ходил, как к алтарю. Пороги, небольшие ямы, расселины на дне, где можно было обнаружить убежище хариуса, служили ему местом, где он правил свои каждодневные молитвы, читал катехизис природы.
      За день Храмов ловил не больше трёх-четырех килограммов. Интересная деталь, что сорвавшегося или неудачно прыгнувшего на мушку хариуса, можно было поймать на этом же месте и на следующий день или даже через день, когда появлялась новая возможность. Хариусы не меняли свои места обитания. Иногда, здесь же, удавалось поймать и охотника за ними – золотистого лёнка…
      Ходить здесь было небезопасно. Даже опосля небольшого дождика, нагромождения камней на Хакдасисе становились, словно намыленные, и тогда, Храмов, падая, превращал свою добычу в настоящую отбивную.
      Рыбалка не давала покоя и в ночи, когда Храмов засыпал: в него ушах стоял шум и плеск воды; утробный рокот ее многочисленных водопадов. Стоило ему закрыть глаза, как в голове возникала голограмма и начиналась такая круговерть струй, которая не давала ему долго уснуть. Как только наступало новое утро, он тут же выскакивал из-под своего полога, спускался к костру, наскоро завтракал, и снова отправлялся на увлекательную рыбалку.
      Потом случилось то, чего он больше всего опасался. Хариусов становилось все меньше и меньше. Они уже исчезли в черных ямах, и под двумя оглушительными водопадами, стоя над сливами которых, еще недавно, можно было поймать за раз штук несколько увесистых и черных, как обгоревшая головешка, ямных хариусов.
      Пришло такое время, что стало возможным только поймать те несколько небольших харьюзков, которые, как детишки малые, постоянно резвились на мелководье…
      …Когда однажды Андрюша стал уговаривать Храмова, отправиться на «Ветерке» к Майгунгде, чтоб побросать там блесну, - Иван не оставил ему повода долго себя уговаривать, сразу же согласившись на эту откровенную авантюру.
      Устье Майгунгды в ту пору уже настолько обезводилось, превратившись в неглубокие ручейки, раздельно бьющиеся под валунами. Неудивительно, что охота на хариусов - здесь принесла очень скромные результаты. Храмов принес двух размочаленных в болотном сапоге 200-грамовых хариуса.
      Оставалось только и всего, что побросать блесну в начале шиверы, которая начиналась на повороте реки, сразу же напротив устья Майгунгды.
      На первом же забросе, Храмов сделал на катушке «бороду», и, пока распутывал леску, Андруша посылал блесну в водную бездну вручную. Недалеко от лодочного борта в нее ударил таймень весом около трех кило. Тайменя они не вытащили. Это придало только азарта заядлым рыбакам. Было решено идти до самой гряды сплавом: кидая блесну на обе стороны борта.
      Течение здесь уже набирало силу. Глубоко погруженный «Прогресс», отданный в руки стихии, разворачивало, крутило, пока его борт не уперся в подводный камень, и начал со скрежетом наползать на отшлифованную голову, топя противоположную сторону. Нависнув над самой вершиной камня, лодка рухнула на нее, выдавив в своем днище огромный горб.
      Это произошло столь стремительно и неожиданно, что оба рыбака еще не успели осознать, всего происходившего вокруг них. Глядя на блестящий результат своего безрассудства, некоторое время, они ничего не предпринимали, находясь в состоянии глубокого нокаута.
      С первой части этого приключения они вышли сухими с воды: Храмов, залез болотниками на уступ подводного монстра, который чуть было не потопил их «Прогресс», а Андрей, упершись в него веслом, после некоторых усилий, сорвали лодку.
      Теперь ее несло прямо на гряду, перегораживающую большую часть реки. Еще несколько мгновений – и достигнут апогея в своих поисках приключений. Адреналин уже и так зашкаливал у обоих. Храмов бросал блесну. Не доезжая сотню около сотни метров до гряды, которая уже выглядела, как жернова, зубы дракона, Храмов дернул намотанный шнур на маховике, но мотор даже не пырхнул. Он лихорадочно намотал веревку снова, отдавая себе, отчет в том, что сейчас может произойти непоправимое в его жизни. Гряда разрасталась прямо на глазах. Скалы превращались в настоящие Гималаи, из-под которых уже не выбраться.
      Мозг экзистенциалиста сработал на всю свою мощь: он сорвал шланг с мотора и плеснул немного бензина в воздухозаборник. Теперь достаточно было искры от свечи, чтоб мотор заработал...
      Он развернул лодку перед самими скалами. Заложив вираж, они счастливо выбрались из этого гиблого места.
      С этой поры, шивера стала основным местом его рыбалки. Храмов бродил в болотниках почти до самой средины реки, ловя небольших тайменей - от килограмма весом, которые, оказавшись на крючке, делали над водою красивую свечу, словно показывая свое великолепие, а потом, начинали отчаянно бороться за свою жизнь.
      Иногда это спасало их жизнь, затянув и зажав леску с блесной между камнями. Слишком крупных тайменей совсем не попадалось; зато за день он мог поймать до пяти штук таких красавцев.
      Там же Храмов нашел и настоящий лодочный мотор. Какой-то бедняга, меньше везучий, чем сам Иван, в тот памятный для себя черный день, не зная брода, сунулся, было в здешние воды, и, без особого труда, обрел свою Голгофу.
      Возле одного камня лежала газовая ручка, возле второго, последовательно, лежали: нижняя крышка, и так далее – какие-то мелкие детали корпуса, которые, в конце концов, и привели Храмова к привалившемуся к большому камню лодочному мотору, «Выхрь-25».
      Храмов сообщил о своей находке Роберта Ивановича.
      Роберт Иванович, завел свою моторку; они съездили на то место, забрали мотор, и Роберт Иванович начал его укомплектовывать.
      Поняв, что мотор исправен и может ездить, охотник предложил Ивану купить в него шкурки соболя за совсем уж смешную цену (показывая мех), но в душе того не оказалось никакой торговой жилки, потому, что он, напрочь, отказался от выгодной сделки. Учитывая тот факт, что даже в Красноярске, шкурка соболя стояла: от 300 до 500 рублей.
      - Здесь есть одно козырное место, где есть много хариусов, - желая отблагодарить Ивана, сказал суровый таёжник. – Можете сходить с Валей на одно озерцо. Там вот такие юноши выскакивают из воды. Вода, кажется от этого, бурлит в озере.
      - Это даже будет покруче, чем на Бурном, - сообразил в голос Иван, подумав при этом, что за рыбалкой и прочими хозяйственными делами, они так мало оставались в последнее время с нею наедине.
      - Когда можно будет отправиться? – спросил Храмов.
      - Да хоть сейчас, - сказал охотник. – Дорога известна.
      Через полчаса он уже высаживал Ваню и Валю возле самого устья Майгунгды.
      …Узкая тропа вдоль Майгунгды, длинною в пять километров, привела их к неширокой расселине, заполненной кристально-прозрачной водой. На ее берегах, лежали мохнатые валуны. Невысокие горы, поросшие дремучим ельником, надежно припрятали настоящее царство дикой природы от любопытного взгляда. В чистом омуте, - затерянном среди дремучей тайги, - огромные, ямные хариусы, - то и дело, выпрыгивали с воды за маленькими перелетными мотыльками, коих придавливало к воде ниспадающие с окрестных гор потоки воздуха, - и, перевернувшись в воздухе, красиво обрушивались назад в озеро, вздымая над его поверхностью целые фонтаны брызг. Мотыльки были настолько маленькие, что их было не видно в прозрачном и свежем воздухе. Так, что все это, скорее всего, было похоже на какой-то немыслимый цирковой аттракцион, лихую пляску джигитов, которую устроила сама матушка-природа. Раз за разом из недр стихии выхватывался очередной красавец, который – на короткий миг – зависал в воздухе, растопырив свои красивые плавники, как бы показывая, во что он горазд, весь блеск своего фиолетового концертного наряда, а, потом снова, перевернувшись, возвращался назад, в родную стихию.
      На этот танец можно было, забыв обо всем, смотреть часами…