15. Лебеди

      Вернувшись на свою базу, на Хакдасис, ситуация начала стремительно выходить из-под контроля начальницы. Подчиненные ее припомни все: и недавние обиды, - Бурный, - когда у нее не выдержали нервы, и наскребли по сусекам еще много разных мелочей. Честолюбивая Валя, никаких обид обычно не прощала.
      Бывали дни, когда она, Храмов и практически сразу же примкнувшая к ним Лиля, уже не спускались к бунгало: не жгли обязательного вечернего костра, не готовили на нем пищу, не устраивали обязательные кухонные посиделки: своеобразный брифинг, на котором производился обязательный разбор дневных полетов и намечались все дела на следующий день.
      Отряд непроизвольно разделился на две непримиримые враждебные части. Большая часть его, предпочитала отсиживаться на вершине горы.
      Начались обязательные переговоры по рации с управлением экспедиции. Нине Андреевне вменялась в вину и жесткость по отношению к своим подчиненным; неуемное желание достичь хорошего результата за счет их здоровья.
      Весомым аргументом в пользу этой версии послужил последний трехдневный маршрут, для которого Нина Андреевна выбрала крайне неудачное время. Все пятнадцать километров пути, их поливали плотные холодные дожди. Да и тогда, когда им приходилось, просушив одежду у костра, следовать дальше, с деревьев их снова окатывало, поэтому на них все три дня не было сухой нитки.
      После этого изнуряющего похода, отряд окончательно выбился с рабочего ритма.
      Ермолова, от бессилия, что-либо предпринять, начала обвинять их в нежелании работать.
      …В это время к Нине Андреевне, на каникулы, прилетел ее четырнадцатилетний сын. Андрюша только что вступил пубертатный период своего развития. Настоящий юноша был уже достаточно хорошо развит, как для своего возраста. Рослый акселерат, скопировавший у матери только ее ясные глаза, был, похоже, во всем копией высокого отца.
      Он поселился в бунгало, рядом со своей мамой, и очень болезненно переживал внутренние неурядицы в отряде.
      Однажды он явился в лагерь бунтовщиков и попросил Храмова отправиться с ним на рыбалку.
      - Роберт Иванович показал мне одно уловистое место, где можно выловить настоящего тайменя, - отсапываясь от торопливого подъема на крутую гору, говорит Андрюша без всякого вступления, как его мать научила. – Плита там ровная как стол, уходит под наклоном в глубину. Вода через нее накатом идет. Эти «юноши» за ней поселились. У меня есть отличный спиннинг и три вертящиеся блесны. «Байкалки». Считай, что таймень уже в наших руках! – Все это он уже кричал в спину Храмова, когда они торопливо спускались вниз по тропинке, пытаясь перекрикивать, таким образом, несмолкаемый гул бурлящего внизу Хакдасиса.
      Расчет Нины Андреевны оказался верным, что Храмова не пришлось долго упрашивать; отличная рыбалка давно уже служила ему настоящей отрадой и неплохой психологической разрядкой. Она разбила оппозиционеров и выводила их из оцепенения по частям.
      Первый таймень попался килограммов на три весом; второй – явно поменьше, - а еще: нескольких Храмов отпустил, далеко, не по своей жалости.
      Последний, судя по толчкам в глубине, был огромен. Иван уже положил на плече изогнувшийся в дугу спиннинг, и начал медленно отходить к таёжной чаще. За спиной не прекращались мощные рывки, отчаянно сражающейся за свою жизнь рыбины. Леска натянулась в тетиву; возле воды запрыгали мелкие капельки. Здесь, уже в Андрюши не выдержали нервы, он вцепился в леску, пытаясь ослабить ее натяжение, чем тут же воспользовался речной разбойник…
      Потом Ивана, Нина Андреевна отправила в Суламай...
      …Весь отряд собирался на Большую и Малую Лебяжьи речки. Через день, в Суломай завезли Андрюшу к знакомому Авдею, и отправились дальше...
      Остановились лагерем у самого устья. Здесь Подкаменная Тунгуска делала широкую излучину. Правый берег круто уходил в небо; вершина гряды была поросшая соснами.
      На левом берегу – выход известняка, белой полосой уходил наискось под воду…
      Здесь же, за двести метров от берега, в воде нагромождение камней, к которому запросто можно было добраться в простых болотниках. Дальше, желоб реки круто обрывался вглубь отвесной стеной.
      Там, Храмов обнаружил поселение горбатых окуней. Красноперые красавцы с грязно-зелеными контрастными полосами, охотно откликнулись на предложение поиграть в азартную русскую рулетку. Срывая с крючка гольянов, каждый из этих фаталистов запросто мог угодить на сковороду.
      Гольянов несложно было наловить марлевым пологом возле самого берега среди камней...
      В первый день между Валей и Ваней вспыхнула первая ссора. Настроенная Ниной Андреевной против Храмова, пока тот кочевал в Суламае, Валентина услышала некоторые сплетни, дошедшие через руководство с экспедиции, которые оказались обычным вымыслом. Ваня не работал в этой экспедиции сколько-нибудь долго, чтоб на его счету было накоплено слишком много компромата. Наушники, кормящиеся с рук начальства, просто не успели выделить из себя достаточно грязи, чтоб, пользуясь ею, как косметикой, вымазать светлый образ романтика Храмова, в глазах Валентины...
      Ссора случилась спонтанно, во время устройства лагеря. Ваня, как показалось Валентине, слишком медленно собирал палатку. Он долго выискивал в лесу березки, чтоб сделать с них каркас…
      - Быстрее, Ваня! Торопись! Ты, что, сегодня не выспался?! – Начала покрикивать она на Ивана. – Так мы ничего же не успеем сделать!
      - Я делаю все возможное, - огрызнулся Иван.
      - Что-то медленно, как-то! Видимо, правда, что ты не умеешь ничего делать?..
      - Кто тебе такое ляпнул? – Вспылил Иван, и, не дожидаясь ответа: – Тогда делай все это сама!
      - И, сделаю! – Ответила на вызов, Валентина.
      Выхватив молоток, она экстенсивно попыталась вколотить гвоздь в доску, которая должна была послужить ложем для их спальников. Дело это серьезное, и требует далеко не женской сноровки. Звездонув себя по пальцу, она, без всяких слов, рванула над головой молоток, и, не целясь, запустила его прямо в голову своему любовнику. Молоток просвистел около Ваниного виска.
      - Ты что? Совсем очумела? – Спросил Иван, не спуская с нее холоднеющего взгляда. – Я сейчас же начну сбор, чтоб убраться отсюда. А пока что, я отказываюсь принимать пищу, чтоб не выглядеть среди вас бездельником. Надеюсь, что скоро меня заберет отсюда какая нить залетная баржа. Как только мне надоела ваша возня?!..
      Эти слова подействовали на Валентину отрезвляюще. Она тут же сникла.
      Ночью она осторожно, что никого не разбудить, выбралась из своего спальника, и отправилась бродить по берегу. Она хотела привести свои мысли в надлежащий порядок.
      Таблеткой от страха, она выдернула из баула пистолет «ТТ», который прикрывал набор крупномасштабных карт.
      Побродив бесцельно возле лагеря, она отправилась к груде камней, на которых любил рыбачить Храмов.
      В тумане она не могла визуально определить, что нагромождение камней в реке, стало выглядеть: немногим повыше...
      Когда она подбрела поближе, - эти камни зашевелились…
      Осторожно передернув затвор, она медленно зашла по шею в воду (ей показался этот путь самым безопасным!). Выставив высоко над водою плоское дуло пистолета, она, 300 метров, пятилась назад, в сторону лагеря.
      - Я, Ваня, так испугалась! Это же был самый настоящий медведь. Такой огромный. Я его сначала за нагромождение камней приняла. В тумане не сумела различить. Представляешь? – И, совсем неожиданно: - Давай больше никогда не сорится. Французы говорят, когда женщина виновата, - попроси у нее прощения. К тому же ты иногда становишься невыносим. В тебе столько иронии и желчи намешано, что иногда даже не надо произносить слов. Достаточно посмотреть на меня, и это приводит меня в бешенство!
      - Так почему ты до сих пор со мною.
      - Я уже не могу без тебя. Любовь – зла.
      После этих слов, Ваня предпочел сменить течение разговора:
      - Я каждый день сижу на этих камнях, и давно уже привык к похождениям этого Косолапого. Часто слышу, как с горы валятся камни, которые он неосторожно сбрасывает своими кривыми ногами. Кожей чувствую его постоянное присутствие. Создается стойкое впечатление, что он меня внимательно выслеживает. Прошел даже холодок, который в самом начале струился по моей коже при звуках катящихся за спиной камней. Тебе тоже стоит привыкнуть. Медведь этот совсем мирный, и не создаст нам особых проблем.
      - Правда? А мне, по…- Валентина на миг запнулась на этом слове, а потом, вдруг, начала строчить, как с пулемета, скороговоркою: - Там есть одна избушка. Я хотела сама добраться туда. Я не могу долго жить без тебя. Давай сейчас же отправимся туда. С женщинами иногда всякое происходит. Не уделяй этому много внимания. Со мной, или, пусть будет с другой, - в жизни всякое бывает, - появляются такие моменты, что на нас вдруг находит что-то такое, от чего мы начинаем беситься. Представляешь?..
      В большом распадке, с заросшим тальником ручьем, они быстро отыскали обычную охотничью избушку; десятки, которых разбросаны по обоим берегам Подкаменной Тунгуски, которые уже не раз служили им уютными гнездышками. Ложем, для сгораемых от страсти любовникам, в них служил обязательный топчан, усланный мягкими шкурами убитых медведей.
      Серенький дождливый день беззастенчиво подглядывал за ними в окошко.
      - Я сейчас такая счастливая, - шептала после близости она. – Ты не представляешь себе.
      - А ведь мы могли бы стать настоящей супружеской парой, - неожиданно для себя, сказал Иван.
      - Не надо шутить с этим, - говорила, садясь на край нар, и поправляя свои шелковые волосы. – Мне очень приятно, что ты это говоришь мне, я вынуждена буду сделать небольшую паузу, чтоб немножко подумать над твоим предложением. Все не так просто, как ты думаешь.
      …Обе Лебяжьи речки, в эту пору года, превратились в небольшие, извилистые ручьи, не представляющие собой уже ничего интересного. Вокруг только песчаные отмели, гуляющие серебристые харьюзки и отшлифованная галька. На них смотрит, постоянно разинутая пасть тайги, умеющая говорить только гулом комаров да крикливыми голосами кедровок...
      Спас выпрошенный Валентиной маршрут в урочище Щеки, где река, - зажатая, как бы в тиски с двух сторон каменистыми берегами, - напористо и стремительно несла свои темно-синие воды, а вокруг них, словно в оцепенении, застыли заключенные в камень монстры. В любом останцовом изваянии, даже при среднем развитии воображения, можно было легко угадать фигуры: матерей провожающих на фронт солдат, многое их того, что мог без труда подсказать засевший в каждом человеке Зигмунд Фрейд советской пропаганды. Множество живописных ручейков, сбегающих с гор, образовывали во многих местах, такие же красочные каскады водопадов и живописные перекаты…
      Начав свою фото-сессию, Храмов, рискуя сломать себе ноги, забрался на один из достаточно высоких «столбов», - желая запечатлеть свое геройство, - но фотография «на славу» не получилась - Валентина забыла, на сей раз, снять банальную крышку с объектива своего «Зенита»...
      Забирать их, Ермолова прислала своего Андрюшу с каким-то местным парнем, полукровкой от русского и женщины-кето, в семье которого квартировал ее сын в Суламае.
      В «Казанке» совсем не случайно оказался очень хороший спиннинг из рапиры, вместо удилища. Храмов сделал всего несколько забросов, в самом начале урочища, как ему удалось подцепить настоящего пятикилограммового красавца-тайменя.
      Весь в маленьких черных крапинках на упругом, будто вылитом из бронзы теле, - этот таймень заслужил себе особенного участия: быть сварганенном на Лилин день рождения в тройной ухе!
      Девчонки уже нарвали под это торжество кислицы (дикой смородины), собираясь украсить ими торт «Наполеон».
      Вечером, Храмов, выудил с камней трех окуней…
      В день намечавшегося праздника, с самого утра, Валентина и Храмов, взяв с собою ведро, отправились ловить сорную рыбу для навара. По дороге, они не могли, не отметится в заветной избушке на курьих ножках, которая уже целую неделю служила им гостиным местом для любовных приключений. После чего, отправились на песчаный берег, в самом начале излучины, где без труда, навязав на пальцы куски лески, за час надергали с-под ног до полу ведра сопливых ершей. Рыбёшка там укрывала своими тельцами все песчаное дно; щекоча обоим пальцы босых ног.
      Дальше в реке, плотной массой и широкой полосой, в это время сплавлялся елец; один в один, растянувшись: на несколько километров. Рыба эта была не так навариста, как колючие пучеглазки, - поэтому Храмов, желания поколебать это вечное движение природы самой в себе, запустил всего лишь пару камней. Рыба расступалась, пропуская груз на дно, и, снова сомкнув свои плотные ряды, продолжала свой неудержимый путь к Енисею.
      До обеда девушки сготовили свой любимый торт. Храмов варганил уху, начистив рыбы для второго и последнего наваров...
      Первый навар из ершей, он сделал в марле, дабы выбросить эти разомлевшие кости потом вон из ухи. Затем в ведро отправились чищеные окуни, которые, поплавав в отваре, легли на вымытые листья лопуха. За этим – шла очередь порезанного на 300-400 граммовые ломти тайменя…
      Чтоб впечатление от праздника желудка было полным, возле костра, доспевало еще и ведро браги.
      Нина Андреевна подготовила свои коронные ландорики.
      Во время этих приятных хлопот, не прекращалась игра в «Голубую корову» с оставленным на праздник Андреем…
      …На следующий день, они покидали Большую и Малую Лебяжьи речки.
      В воздухе растворилось уже первое дыханье приближающейся осени.
      Континентальная жара, как было в разгаре лета, уже не досаждала, а как бы, сменив гнев на милость, ласково обволакивала своим бархатным теплом. Несколько недель уже не стало тех холодных, изнуряющих дождей, так отравлявших своими затяжными сериями размеренную жизнь таёжников...
      Лето собиралось уходить на свой покой с берегов Подкаменной Тунгуски...
      …Утром, над вершинами гор, встало яркое солнышко, и темная поверхность реки начала стремительно очищаться от клубящихся сизых пасм легкого туманца. Под приподнятым пологом утренней дымки, у противоположного берега Подкаменной Тунгуски, собиравшиеся в дальнюю дорогу геологи, совершенно неожиданно для себя, увидели два белоснежных силуэта.
      Лебеди выглядели целующимися. Выгнув изящно-гибкие длинные шеи, они нежно смотрели друг на друга. Растиражированные на лубочных картинках начала века целующиеся пары этих, безусловно, красивых птиц, олицетворяли собой самую верность в супружеской жизни, - здесь, в самой природе, являли собой еще и живые символы этой вечной любви, застывшие на воде, на фоне обступивших Подкаменную Тунгуску серых, прибрежных скал...
      Даже суровый Роберт Иванович, долго не смог оторвать взгляд от такого потрясающего зрелища. Каждый видел в этом данный свыше кем-то знак, символ верной любви. У Роберта Ивановича – была Марья Ивановна, у Нины Андреевны – был муж-начальник, у Валентины – Иван, у Ивана – Валентина, у Лили – был свой мужик, как все настоящие мужчины плывущие ей навстречу. Все были кем-то увлечены в этой жизни и для кого-то любимыми людьми...
      Как бы долго не заряжались они на дальний переезд, но, все же, было решено: не коим образом не дать разрушить громким голосом мотора эту хрупкую звенящую тишину. Будто это служило надежным залогом будущего счастья каждого их них. Всю широкую излучину они прошли на веслах, осторожно макая их в воду, дабы не спугнуть эту необычную лебединую идиллию. Только поглядывали на их, словно никогда не видели такого чужого счастья, которому нет необходимости завидовать, а можно лишь наслаждаться его очевидной гармонией.
      Цивилизация еще когда-нибудь, таки, да и доберется до этого сказочного места, чтобы испоганить навсегда все это великолепие.
      Только это будут уже не они, и не в такой солнечный, погожий день, лета 198… от рождества Христово…