Утром, на разводе, комбат, подполковник Пухомелин, констатировал лишь скупые факты этого легендарного побоища.
      - Ночью в казарме третьей роты произошла безобразная драка! Фазики…- (Производное от слова фаза; сдвиг у кого-то по фазе, говорили на тех, кто вел себя не адекватно), - говорил он, - напали азиков (азербайджанцев)! – Кто-то потом искал там пятый угол в казарме! Были разбиты окна! Но, меня не это теперь сильно волнует, - продолжал комбат. - Мне хотелось бы знать, почему я об этом узнаю позже, чем майор Садыбеков из секретного отдела? Капитан Умаров, разберитесь в этом вопросе, кто у вас выносит сор из нашей избы!
      Некоторых закоперщиков тут же поставили перед личным составом части, зачитали приказ, и, строем, отправили на гарнизонную гауптвахту. Только незаменимый бригадир Тугушев и крановой Чернецкий избежали сей грустной участи; оставленные на Летнем полигоне в интересах производства.
      Невысокий капитан Умаров, командир роты, узбек по национальности, с черной щеточкой усов, а ля Гитлер под носом, выстроил вверенную ему роту перед казармой. Он ходил в подбитой ветром парадной шинельке. До Байконура он служил где-то в Липецкой области, поэтому считал своими земляками именно русских, а не узбеков...
      - Блин! - сказал Умаров. – Ночью в наша казарма случился безобразный драка! Табуретка под кровать…Блин! Так!.. 3,14зда х&й сосать! Блин! Был побит окна… Блин! Так! Не успел капитан Умаров прийти в рота, - как майор Садыбеков встречает его, и говорит: «У вас, капитан, в рота был эта ночь драка…» Блин. Я знаю, кто стучал майор Садыбеков… – Он смотрит на Айтиева. – Кто-то об этом горько пожалеет, хотя будет уже поздный. Блин!
      Это был день нашего явления в расположение третьей роты.
      Щелкунов, чтоб дать нам немножко оклемать, пережить этот сложный период адаптации, запретил строевым сержантам подымать нас ночью, и даже ставить в наряды. Расчет у Щелкунова был прост: ему нужны были бригадиры на производство, а не зашуганное быдло.
      Потому и взяли нас только тринадцать человек; ожидая через год в роту большое пополнение.
      Салабонов поселили отдельно от остальных. Нам выделили отдельный кубрик. В столовой мы тоже сидели за отдельным столом.
      Правда, все продолжалось только до 9 января...
      До тех пор, пока выплеснувшаяся баланда из моей миски не подмочила хлеб сидящего напротив Саттара Джаббарова.
      За столом все видели, как ручеек мутной жидкости медленно струиться в сторону горкой сложенного хлеба. Вот баланда уже начала лужицей собираться под его хлебом.
      Тогда Саттар, не мудрствуя лукаво, взял свой хлеб, и переложил его мне, а мой забрал себе. Я вернул свой хлеб обратно, и… тут же пучок ярких искр высыпалось из моих глаз!
      Когда зрение вернулось ко мне, - я увидел стоящего надо мной Джаббарова, в руке которого держался на весу увесистый, чугунный черпак. Он был готов снова пустить в дело. На лбу у меня мигом набежала большая шишка.
      Краем глаза, я видел радостные улыбки на лицах его земляков. Они все подбадривали Саттара.
      - Якши!
      Я даже не встал, продолжая, как не в чем не бывало, хлебать свою баланду, под видом капустных щей. Я только шепнул сидящему рядом со мной Серёге Баскакову:
      - Прикроешь мне спину…
      С первой же командой быстро вышел в коридорчик. Сержанты меня даже не остановили на входе, очевидно понимая мое внутреннее состояние. Я был в состоянии аффекта, и мог натворить много разных бед. Я остановился в коридорчике. За мной начали выходить рабочие бригады. Они огибали меня...
      Я ожидал Саттара, расположившись напротив двери. Ноги чуть раздвинуты в стороны, для пущей устойчивости, руки опущены, но только для того, чтоб не устали от напряжения. Спокойствие боксера перед очередным спортивным поединком. За спиной ощущается присутствие Серого. Кое-кто из проходящих мимо начал задерживаться в предчувствии нового захватывающего зрелища.
      Саттар, ожидаемо, как и положено ему, появился на дверном проеме, и на какое-то мгновение застыл в оцепенении. Он находился в состоянии Давида только что повергнувшего Голиафа. Мое присутствие в коридорчике неприятно удивило его. Но выходящие со столовой рабочие подталкивали его в спину, и он, как бы нехотя, начал приближаться ко мне.
      Этот пастух был весь открыт и беззащитен передо мной, и я, давно озверев здесь душой, нанес ему в голову мощный, сокрушительный удар прямым хуком.
      Алая кровь, фонтаном, брызнула из-под кулака, окрасив потолок и стены тесной коморки. От сильного, акцентированного удара голова Саттар дернулась назад, тогда, как его телу не дали упасть напирающие на него люди, выходящие со столовой…
      В пятый раз - кулак уже попал, в какое-то кровавое месиво. За спиной в это время, Серый возился с Айтиевым, не давая тому напасть на меня со спины.
      Только после этой экзекуции, ко мне начал осторожно приближаться строевой сержант, чтоб попросить меня следовать за ним. Краем глаза я видел, как из коридорчика выпал на снег Саттар. Начал огребать им свою разбитую голову; при этом он жутко кричал на своем бабайском языке…
      Я шел опустошенный этой страшной дракой, руки мои по локоть были в крови. Настоящий мясник! Сбоку, держась на почтительном расстоянии, за мною следовал теперь осторожный со мною строевой сержант Сторчак. В то же время мимо меня, в сторону санчасти, пронесли на спине взваленного мешком Саттара.
      - Ну, вот, дождались от них благодарности, – упрекал примчавшегося с производства Щелкунова, авторитетный бригадир Тугушев. – Сами же и распустили салабонов. Духи оборзели, припухли... Начали здесь драки устраивать. Скоро на дедов набросятся. Вот до чего довели ваши поблажки!..
      В тот день, нас всех – салабонов – бросили на полы. Взлетку залили водой и засыпали крошеным мылом. Под вечер меня запихнули в наряд: дневальным по роте. Здесь у меня окончательно разпухла рука. А на другой день, меня вынуждены были отправить в город Ленинск, - в госпиталь, - чтоб наложить на сломанную кисть руки необходимый гипс. Не выдержала рука поэта!
      …Официально этот город родился 2 июня 1956 года, когда директивой Генерального штаба Министерства Обороны СССР была учреждена структура 5-го Научно-исследовательского испытательного полигона. Полигон и поселок получили название – «Заря». В тот же год был установлен почтовый адрес поселка. Возводились деревянные бараки. Численность людей перевалила за 2500 человек. В следующем году началось строительство кирпичного городка, который получил название «Десятая площадка». Это название потом перенеслось на весь город. 29 января 1958 года поселку было присвоено звание «Ленинский», которое уже потом трансформировалось в город Ленинск.
      …Пройдя захламленный, бугристый пустырь перед самым городом со стороны «Девятой площадки», заросший по большому счету только сухой верблюжьей колючкой, я попал в госпиталь. Успев рассмотреть на символических вратах города настоящую ракету, застывшую на старте.
      После того как сломанные лучевые кости на правой кисти мне зафиксировали в гипсе, я смог рассмотреть этот город поближе.
      Город Ленинск находился на берегу Сырдарьи. В нем были выстроены уже современные на то время дома; кинотеатр, конечно же, «Космос»...
      Посмотрев фильм «АВВА», я тут же напихался до немогу пирожными в каком-то попавшемся по пути кафе, и с набитыми по завязку сигаретами и карамелью карманами, вернулся к себе в воинскую часть. Я раздал конфеты попадающимся навстречу салабонам, с кем, так или иначе, был хоть немного знаком.
      …С этого времени, в казарме, строевые сержанты меня старались не замечать. Целыми днями я мог слоняться по всей роте; просидеть с Дизелем за кружкой чифиря.
      Тому как раз на ногу опустили железобетонную колонну. (Я даже подозреваю, что специально). Теперь он проворно носился по роте в гипсе, с большой железной кружкой наполненной дымящимся чифирём.
      Это был бывший зэк; друг авторитетных воронежских воров - Протопопова и Цымбалова. В эти дни я мог забрести в ленинскую комнату, где любимец замполита Сибанова, – Чистяков, – делал дембельский аккорд.
      Дембельский аккорд – это последнее благое дело дембеля. Чистяков вырезал трафареты из букв, а, потом, по ним писал разные лозунги и изречения вождя мирового пролетариата Ленина. Наклеивал сделанные из пенопласта буквы на шероховатый лист древесно-стружечной плиты.
      Он не спешил. До демобилизации ему оставалось кантоваться здесь еще не один месяц. К вечеру ленинская комната набивались авторитетными людьми; здесь пили чифирь и обговаривались все поточные дела. Здесь собирался цвет дедов всей нашей казармы.
      Но, все же, строевые сержанты больше использовали меня вместо себя на КПП.
      Контрольно пропускной пункт воинской части №05689 – это был относительно спокойное место. Я мог днями там занимать себя тем, что считать дни в купленном в Ленинске календарике до своего дембеля (мечтать не вредно). По самым оптимистическим подсчетам, мне оставалось служить еще почти два года. Это обстоятельство выводило меня из равновесия; давило на мозги тяжелыми мыслями. От таких мыслей становилось дико. От этой жуткой безысходности хотелось писать стихи.
      Но вдохновение, подарив мне:
      Пустыня жалкая стяжала,
      Природу здешних мест;
      Здесь птицы певчей не слыхал я,
      Здесь выл ишак…
      А может бес?..
      после этих строк, напрочь, испарилось…
      Иногда ко мне в биндюжку набивалось много чмырей со второй роты. В засаленных бушлатах, они распространяли зловонный дух чего-то затхлого и гниющего. Но я и им был рад; они спасали меня от смертной тоски.
      Усаживаясь здесь, возле батареи водяного отопления, они тут же засыпали, и начинали во сне тихонько похрапывать. Мне было их жаль, человеческие создания все-таки. Через какое-то время, на горизонте появлялся Васканян, и они, будто нюхом чуя его приближение, тут же срывались с мест, и как воробьи с веток, пробовали пулей вырваться из КПП на волю, тут же наражаясь на пинки бравого сержанта, заведующего складами. Падая в снег, они, тут же, подрываясь на ноги, и мчали дальше, куда глаза глядят. Зрачки их широко открытых глаз в эти секунды излучали только животный страх...
      - Ты хорошо слюжишь, - упрекал меня за эти посиделки Васканян. – Но, зачэм ты, послюшай, тэрпишь запах этих чмырей?.. Чтобь я большэ нэ видэл их на капепе!..