Так что Денисов был по-своему очень даже прав, взгромоздясь на эту дощатую трибунку с яркой красной остроконечной звездой посредине, посылая каждый день нас строить эту самую новую дорогу в Космос. Он, наверное, ощущал себя на самом острие этой мировой холодной возни. Как раз здесь и проходила передовая линия обороны.
     Положа на нас свой орлиный взгляд, облаченных, как в доспехи, в какие-то обноски; притрушенных сверху бетонной пылью, которая въелась в нашу плоть и кровь, шагающих перед ним в вечно заляпанных бетоном сапогах, вооруженных одними БСЛ (большая совковая лопата). Ведь на десятках тысяч таких несчастных и держалась вся эта передовая линия обороны.
     За знаменитыми словами политруков: «Не шагу назад!», - мне уже больше слышались окрики конвойных: «Шаг влево, шаг вправо, считается за побег! Стреляю без предупреждения!» Беглецов десь нещадно вылавливали, судили, наказывая дисциплинарным батальоном. Фамилии осужденных в назидание зачитывались на разводах начальником штаба, невысоким капитаном Щеголевым. «Дальше Советского Союза все равно не убежите! – Предупреждали нас замполиты с первых шагов. - Кто ушел в пустыню, тех находили разве что в виде высушенных скелетов».
     Пустыня действительно поражала своей безжизненно обнаженной бескрайностью. Рядом с нашей частью было только казахское кладбище, на котором надгробья выглядели роскошнее самых построек в поселке. Настоящие мавзолеи! Минареты! Что не надгробье, - то настоящий шедевр, с полумесяцем наверху! Только ранней весной вся пустыня вокруг вмиг покрывалась на короткое время ярким ковром из желтых тюльпанов. Это был настоящий праздник этой земли; ее звездный час.
     Денисов постоянно выискивал своим орлиным взглядом на нас всевозможные нарушения формы одежды, заставляя после этого командиров нещадно наказывать нарушителей нарядами. Любая система принуждения быстро вырабатывает в себе строгий кодекс наказаний, без чего она не может эффективно функционировать априори. Поощрением служат, как правило, только знаки отличия, - «лычки» - повышающие статус солдата. Жаль, что красные революционные шаровары на это время уже отменили. Меньше дергали в наряды тех, кто лучше всех работал. Себе офицеры получали звездочки на погоны.
     Через год майор Денисов стал подполковником, когда посадочная полоса, в общем-то, была уже построена. Получил звание «капитан», и наш ротный-параноик.
     До этого старшему лейтенанту Гордееву пришлось повозиться с нами, - «пухомелинцами», - чей свободолюбивый дух пришлось усмирять именно ему. Майор Денисов считал нас слишком распущенными, доверяя вновь переведенных к нему в часть рабов самому отмороженному офицеру. Этот здоровый русак с Волгоградской области, с замашками садиста, с глазами на выкате и рыжими усами, вынужден был мотаться за нами целых полтора года.
     Я понимаю грешным делом, что будь у майора Денисова кто-то пострашнее, позлее, поотмороженее, он назначил командовать нами именно то. А так назначил всего лишь старлея Гордеева…
     На первых порах, когда мы попали в эту часть, нам, как это было заведено, не давали опомниться. На нас набросились со всех сторон.
     Потерявшие привычную среду обитания, к которой удалось привыкнуть уже с таким трудом, вынуждены теперь снова принять новые жестокие законы выживания. Мы были вначале подавлены, разобщены, ошарашены происходящим, чем-то похожи на рыбу, вынутую с воды. Лучшие кадры уехали тогда с Пухомелиным на отдаленную площадку; нам не с кем было организовать достойную оборону на все вызовы. А ведь надо было снова начинать отчаянно бороться за место под солнцем, ставить себя в новой среде выживания, которая была еще более агрессивна, чем та, которая была в предыдущей части, где все шло, как бы, само по себе, без видимого участия начальства...
     В Пухомелина даже эта пресловутая «дедовщина» не так остро чувствовалась; там существовало расцветшее в это время буйным цветом «землячество» - явление само по себе еще более уродливое, чем даже сама дедовщина, поскольку, сохраняя в себе элементы оной, поскольку подразумевала служению только дедам определенной нации. Каждое «землячество» было здесь, как бы обособлено, собиралось всегда в определенном месте, как правило, организовывалось вокруг какого-то лидера, который, заимев свою биндюгу, - то есть, будучи при определенной должности, имел свою хибарку, - мог скучковать вокруг себя земляков. Здесь рекою лился чифирь; можно было поговорить даже на родном языке; не опасаясь ротного выспаться. Здесь, во всевозможных тайниках, хранились разные заначки.
     В то же время, одни землячества были явно посильнее, другие, наоборот, явно послабее. Все эти обстоятельства в большой степени зависели от многих факторов. В основном, от авторитета его лидера, способного сколотить вокруг себя ядро. От того, кто «держал верх» в той или иной в части. Только хитрые и сплоченные между собой армяне держались как всегда одинаково равно, паразитируя на нашей разобщенности. Первым делом они заводили приятельские отношения с этими самими лидерами, и, во многом пользуясь их расположением к себе, использовали разных чмырей, как прислугу себе.
     Правда, в новой для нас части, получая в каптерке обноски, тот же Саакян, уже не мог сказать так:
     - Я этих кальсон не буду носить! Их бабай одевал! – Выпрашивая себе новое бельё.
     Если в части Пухомелина у нас держали верх все те же «русаки», - с элементами вкрапленности украинцев – «хохлов», - то в части Денисова, верх уже держали выходцы из Средней Азии, - «бабаи».
     Это мы сразу поняли, как только первый раз очутились в их столовой. Нас хорошо накормили. Когда пришло время нести посуду. Из-за спины Максума Додоженова выскочил Айтиев и метнул миску в авторитетного украинца, майского дембеля Славинского, - участника той легендарной драки, когда за одну ночь в части Пухомелина власть в роте резко поменялась. Тогда подняли на ноги всех мусульман и вчинили им Варфоломеевскую ночь. Алюминиевая миска угодила невысокому Славинскому в загривок, и тут же согнулась.
     – Ваша власть на этом закончилась! – Сказал Айтиев. - Здесь будет править Средняя Азия!
     Никто даже не пикнул.
     Додоженов был крупный с виду парень, совсем не похожий на всех этих низкорослых бабаев, скорее всего родственник легендарного Абдулы из «Белого солнца пустыни»; имел такое же волевое лицо. Он не сказал не слова, только глядел на нас каким-то уничижительным взглядом.
     В том же день он устроил заплыв по взлетке, устроив салабонам и чмырям заплыв; сам крошил мыло и разливал воду. Я подносил ему полные ведра.
     Накачанный, и невысокий Авилов, родом с Курской области, с Щигров, оставшийся в этой части один из всех тех борзых, которые держали верх в части Пухомелина, здесь явно стушевался, отправился, как это часто случалось в истории руссов, на службу к иноверцам. Став, по сути дела, тем князем, который пошел со своим войском под Золотую орду без всякой борьбы.
     Единственный кто выиграли от этого - так это бывшие зэки. С их тюремным опытом выживания, со сложившимся уже умением затесаться в доверие к начальству, они стали настоящим бичом этой части. Они сразу же дали возможность верхушке бабаев использовать «своих» чмырей по своему усмотрению, получив за это возможность прочно утвердить на производстве свою власть. Когда в Пухомелина, где правила бал настоящая мужская сила, даже, можно сказать, то знаменитое русское ухарство, там таких и близко не подпускали к правящей верхушке. Они вынуждены были оставаться до самого дембеля на вторых ролях; довольствоваться мелким насилием над теми же чмырями. В новой воинской части, - все эти Протопоповы, Цымбаловы и Тимохи (Дизель), - стали настоящей движущей силой прогресса; настоящей поступью советского народа в завоевании космического пространства. Раньше такими заселяли новые, необжитые земли и материки.
     Начальство сразу же оценило это рвение, назначив Протопопова бригадиром; под его начало были отданы все слесаря и электрики на Летнем полигоне. Ему помогал Дизель. Цымбалов же получил только наспех сколоченную бригаду, брошенную тут же под поставленный башенный кран, где он в течении двух недель выдавал нашими руками героические рекорды по изготовлению плиток для стартов.
     Этой плиткой покрывалась земля вокруг стартов: «Чтоб не так подымалась пыль», - как нам объяснили.
     Целую неделю Цымбалов даже не выпускал вместе с нами из своих рук лопату, проявляя при этом инициативу; то есть, ездил еще и за бетоном. Работая вместе с нами, он очень старался, напрягая, так сказать, последние силы...
     Став на короткое время самыми первыми из нас, - заметной фигурой, - он тем самым показал начальству, что может не только сам трудиться, а еще может заставить вкалывать и других. То есть нас…Утром, на разводах теперь, начальник штаба Щеголев, зачитав наши фамилии, вызывал Цымбалова к флагштоку; он подымал флаг на честь всей бригады, оставляя о себе хорошее впечатление у нового начальства.
     Как сейчас вижу перед собою небольшую ладную фигурку Цимбалова, прильнувшую к флагштоку, быстро, быстро перебирающую руками веревку под звуки гимна Советского Союза.
     Этот прыщ на ровном месте, страдающий комплексом Наполеона, воронежский вор, быстрее всех нас сориентировался в новых условиях выживания.
     Оставив после себя хорошее впечатление, Цымбалов уже смог помечтать о полноценной бригаде чмырей, о несравненных: Шапе, Павлюченко и Бабинце!
     Мы для него - пройденный этап…